Ответ на это дает резко усилившееся на рубеже 60—70-х годов влияние Антонена Арто, открытие французским театром Роберта Уил-сона, Тадеуша Кантора и других художников, возродивших интерес к воображению и фантазии, к театру как к храму мечты и вместилищу ир­реального. Тот же "Сид ." у Планшона не просто означал сознательную деструкцию текста, но позволял зрителям с самых разных точек зрения и самым фантастическим образом воспринимать его смысл . Поставлен­ный Планшоном двадцать пять лет назад мольеровский "Жорж Данден" предстал перед зрителями во всем богатстве реалистических красок и социально-критических интонаций. Новая, не так давно показанная в T.N.P. версия той же пьесы, сохраняя преемственность по отношению к давней постановке, отличается преувеличенной зрелищностью, обилием побочных линий и эпизодических персонажей, как бы демонстрирует пестро-причудливый механизм ассоциативности, отдавая ему предпоч­тение перед раскрытием прямого содержания произведения.

Пример Планшона, как мне кажется, показателен для эволюции французского театра последних десятилетий — эволюции, затронувшей многие стороны театрального дела у нас в стране.

В 50-60-е годы государство проводило театральную политику, ко­торую определял Андре Мальро, мечтавший о том времени, когда в центре каждого города Франции будет построен "собор из стекла и бе­тона" — Дом культуры — хранилище высочайших творений человече­ского духа и источник самых разных художественных, в том числе те­атральных, впечатлений. Это была, разумеется, идеалистическая, вы­ключенная из контекста живой истории, но благородная и высокая меч­та об искусстве как наиболее совершенном и законченном проявлении гуманизма. После 1968 года, когда наметился глобальный кризис циви­лизации, общества, традиционных ценностей, государство начинает проявлять все больший интерес к тому, что позволительно назвать "культурной индустрией".

В этих условиях гражданская концепция театра Вилара стала вы­тесняться концепцией "театрального рынка".

Характерно, что одной из примет сегодняшней театральной ситуа­ции стало приглашение театрами, имеющими достаточно средств, звезд кино и телевидения на главные роли в театральных постановках. Это не Мольер привлекает публику в парижский театр "Ателье", а Мишель Буке в роли Аргана в "Мнимом больном", не "Кин" Дюма, а Бельмондо в роли Кина на сцене парижского Театра Мариньи. Видимо, не случай­но Планшон приглашает Клода Брассера на роль Дандена в свою поста­новку . Правда, и у меня есть опыт такого рода— несколько лет тому назад я поставил в Страсбурге "Тартюфа" Мольера, поручив роли Тар­тюфа и Оргона крупнейшим "звездам" французского экрана— Жерару Депардье и Франсуа Перье. Но сделал это, конечно же, по принципи­альным соображениям. Дело в том, что эти актеры отождествлялись в восприятии французской публики с совершенно различными характе­рами, и мне показалось любопытным использовать в своей постановке этот изначальный психологический контраст. Говоря же обобщенно, сегодня Бельмондо, играющий Кина, и есть наиболее популярный вари­ант театра наших дней. Я называю его "театр соблазна". Он не говорит всерьез о реальном мире, не ставит перед собой цель критиковать и тем более изменять его, а потому ничего и никого всерьез не затрагивает. Участие в постановках кинозвезд в сочетании с пышной зрелищностью средств выражения — вот что помогает такому театру успешно конку­рировать с шоу-бизнесом.

Казалось бы, до недавнего времени такого рода искусство было прерогативой частного театра, который не скрывает своей развлека­тельной природы и стремления быть во что бы то ни стало рентабель­ным. Однако сегодня нередко и театры, получающие солидные субси­дии от государства и местных органов власти, заворожены магией зре­лищности, подменяют ею подлинное творчество, живое критическое осмысление классических и современных произведений, снимают с себя ответственность перед коллективной общностью зрителей. Между тем в условиях современной Франции именно государственные театры обяза­ны играть особенно важную роль.