Спектакль Ю. Любимова и Б. Глаголина поражает прежде всего тем, что простыми, казалось бы, а на самом деле тщательно и точно отобранными средствами, тяготеющими к прозрачным и пронзитель­ным сценическим метафорам, он освещает материал огромной драмати­ческой сложности. Это подчеркнуто простодушной искренностью ис­полнителей, очень лично и непосредственно проживших на сцене судь­бы своих героинь девушек-зенитчиц и их командира, встретившихся в неравной схватке с врагом. До последнего своего момента сохраняя эту исповедническую открытость интонации, спектакль все глубже за­хватывает содержание характеров и событий, становится все строже, все чаще взрывается в нем неумолимая последовательность повество­вания свободными всплесками до времени потаенного трагизма. При этом он ошеломляет неожиданной наивностью режиссерских и живо­писных решений, неисчерпаемо емких в поэтическом смысле, пробуж­дающих фантазию зрителей (художник Д. Боровский). Острый, бегаю­щий луч прожектора, направленный на вращающийся под потолком театра пропеллер вентилятора, сухой треск зенитного пулемета, вой сирены — и картина напряженного боя готова. Борта разъятого на час­ти кузова военного грузовика, подвешенные вертикально, неровные блики света на них, звуки леса— вот вам и край лесного болота, где ожидают девушки фашистских десантников, где примут они смерть, но врага не пропустят .

Спектакль вмещает в себя и вызывает в зрителе такое обилие тре­вожащих раздумий, накапливает такую нестерпимо обостренную эмо­циональность, ведет к рождению такой яростной любви и ненависти, что при всей своей намеренной простоте воспринимается как мощный, будоражащий душу призыв — перефразируем слова Маяковского — "причаститься великому чувству" испытаний войны, боли ее потерь, мужеству ее героев.

В немногих словах об этой удивительной работе никак не сказать. Образы, созданные талантливыми исполнителями, среди которых труд­но кого-либо выделить (хотя первым по праву следует поставить актера проникающей искренности и покоряющего обаяния В.Шаповалова — старшину Васкова), все время обращаются к зрителю новыми гранями. При этом спектакль сохраняет нерушимую цельность, основа кото­рой — в глубокой гражданственности и мужественной человечности ощущения военного прошлого, в слиянии мотивов трагических и про­светленных.

После "Зорь ." зрители выходят из Театра на Таганке на мирные московские улицы в молчании. Они словно сберегают в душе чувство, которое лучше всего передать словами "нравственное потрясение". Они встретились с искусством, в котором в полную силу раскрылось созида­тельное трагическое начало и, надо думать, долго не забудут этой встречи .

Театр проверяет день нынешний днем минувшим и в более широ­ком плане. Так, например, театр "Современник" попытался проследить историческую преемственность революционных традиций в России, обратившись к пьесам "Декабристы" Л. Зорина, "Народовольцы" А. Свободина, "Большевики" М. Шатрова. Эта своеобразная трилогия построена на свидетельствах очевидцев, мемуарах, исторических мате­риалах и тем самым вызывает у зрителя особенное доверие своей доку­ментальной правдивостью.

* * *

Думаю, что не ошибусь, если скажу, что творчество московских те­атров на протяжении последних лет было отмечено не только стремле­нием продолжить традиции прошлого, но и разнообразно отразить со­временную жизнь, расширить круг тем и жанров, доступных театру.

Обратимся к спектаклям, непосредственно отразившим современ­ную действительность, сегодняшние ее процессы. В лучших из них те­атр стремится всесторонне раскрыть жизнь сегодняшнего человека, обогатить своего зрителя высоким представлением о ценности челове­ческой личности, пониманием неповторимости индивидуального мира человека, сложности его духовной жизни.

Отсюда рождаются по крайней мере две особенности, общие для этих спектаклей: они наследуют Горькому ясной выраженностью своих общественных пристрастий и Чехову особой лирической атмосферой и высокой своей простотой. Их, условно говоря, "горьковское" начало придает гражданский характер лирическим раздумьям, помогает ярче выразиться великому через малое, общему через частное. "Чеховское" же уберегает эти спектакли от показной, поверхностной "идейности", от наглядного поучительства. Говоря об этих спектаклях, уместно вспом­нить слова Чехова о "просто хороших" писателях, лучшие из которых "реально пишут жизнь такой, какая она есть. Но оттого, что каждая строка пропитана, как соком, сознанием цели, вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть .".